В школе я не смог прочитать книги Хемингуэя. У меня был сборник из цикла "Библиотека всемирной литературы". Я не смог прочесть "Прощай, оружие!", с усилием - "Старика и море". Выборочно прочитал рассказы, но к некоторым интерес исчезал на первой странице. Очень зацепили вставки между рассказами из сборника "В наше время".
"Первому матадору бык проткнул правую руку, и толпа гиканьем прогнала его с арены. Второй матадор поскользнулся, и бык пропорол ему живот, и он схватился одной рукой за рог, а другой зажимал рану, и бык грохнул его о барьер, и он выпустил рог и упал, а потом поднялся, шатаясь, как пьяный, и вырывался от людей, уносивших его, и кричал, чтобы ему дали шпагу, но потерял сознание. Вышел третий, совсем ещё мальчик, и ему пришлось убивать пять быков, потому что больше трёх матадоров не полагается, и перед последним быком он уже так устал, что никак не мог направить шпагу. Он едва двигал рукой. Он нацеливался пять раз, и толпа молчала, потому что бык был хороший и она ждала, кто кого, и наконец нанёс удар. Потом он сел на песок, и его стошнило, и его прикрыли плащом, а толпа ревела и швыряла на арену все, что попадалось под руку".
В то время я с большим удовольствием читал "Три товарища". Ремарк был похож на Хемингуэя, но читался и понимался гораздо проще. (Хотя, если задуматься, тридцатилетний немецкий ветеран не ближе, а, может быть, и дальше от меня, чем герои Хемингуэя.)
Позже, уже в институте, я прочитал другие романы Ремарка. Запомнились "На западном фронте без перемен", "Возвращение" и "Чёрный обелиск". Остальные книги кажутся повторами уже написанных.
Ремарк - это лирика. Для творчества ему нужен он сам, изнутри. Это его отправная точка и фундамент. То, что иногда он делает героем не себя, а как бы третье лицо, выглядит только как грамматическая подстановка. Хемингуэй даже свой внутренний мир показывает как бы со стороны. Его герои всегда чуть-чуть отчуждены от самих себя. Хемингуэй очень заинтересован в своих героях, но эпически беспристрастен.