И стало так! - усоп Томлинсон в постели на Беркли-сквер,
И за волосы его схватил посланец надмирных сфер.
Схватил его за волосы Дух и черт-те куда повлёк, -
И Млечный Путь гудел по пути, как вздутый дождём поток.
читать дальшеИ Млечный Путь отгудел вдали - умолкла звёздная марь,
И вот у Врат очутились они, где сторожем Пётр-ключарь.
"Предстань, предстань и нам, Томлинсон, чётко и ясно ответь,
Какое добро ты успел совершить, пока не пришлось помереть;
Какое добро успел совершить в юдоли скорби и зла!"
И стала вмиг Томлинсона душа, что кость под дождями, бела.
"Оставлен мною друг на земле - наставник и духовник,
Сюда явись он, - сказал Томлинсон, - изложит всё напрямик".
"Отметим: ближний тебя возлюбил, - но это мелкий пример!
Ведь ты же, брат, у Небесных Врат, а это - не Беркли-сквер;
Хоть будет поднят с постели твой друг, хоть скажет он за тебя, -
У нас - не двое за одного, а каждый сам за себя".
Горе и долу зрел Томлинсон и не узрел ни черта -
Нагие звёзды глумились над ним, а в нём - была пустота.
И ветер, дующий меж миров, взвизгнул, как нож на ребре.
И стал отчёт давать Томлинсон в содеянном им добре:
"Про это - я читал, - он сказал, - это - слыхал стороной,
Про это думал, что думал другой о русской персоне одной".
Безгрешные души толклись позади, как голуби у летка,
А Пётр-ключарь ключами бренчал, и злость брала старика.
"Думал, читал, слыхал, - он сказал, - это всё про других!
Во имя бывшей плоти своей реки о путях своих!"
Вспять и встречь взглянул Томлинсон и не узрел ни черта;
Был Мрак сплошной за его спиной, а впереди - Врата.
"Это я знал, это - считал, про это - где-то слыхал,
Что кто-то читал, что кто-то писал про шведа, который пахал".
"Знал, считал, слыхал, - ну и ну! - и сразу лезть во Врата!
К чему небесам внимать словесам - меж звёзд и так теснота!
За добродетели духовника, ближнего или родни
Не обретёт Господних щедрот пленник земной суетни.
Отыди, отыди ко Князю Лжи, твой жребий не завершён!
И... да будет вера твоей Беркли-сквер с тобою там, Томлинсон!"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Волок его за волосы Дух, стремительно падая вниз,
И возле Пекла поверглись они, Созвездья Строптивости близ,
Где звёзды красны от гордыни и зла, или белы от невзгод,
Или черным-черны от греха, какой и пламя неймёт.
И длят они путь свой или не длят - на них проклятье пустынь;
Их ни одна не помянет душа - гори они или стынь.
А ветер, дующий меж миров, так выстудил душу его,
Что адских пламён искал Томлинсон, как очага своего.
Но у решётки Адовых Врат, где гиблых душ не сочтёшь,
Дьявол пресёк Томлинсонову прыть, мол, не ломись - не пройдёшь!
"Низко ж ты ценишь мой уголёк, - сказал Поверженный Князь, -
Ежели в ад вознамерился влезть, меня о том не спросясь!
Я слишком с Адамовой плотью в родстве, мной небрегать не резон,
Я с Богом скандалю из-за него со дня, как создан был он.
Садись, садись на изгарь и мне чётко и ясно ответь,
Какое зло успел совершить, пока не пришлось помереть".
И Томлинсон поглядел горе и увидел в Адской Дыре
Чрево кроваво-красной звезды, казнимой в жуткой жаре.
И долу Томлинсон поглядел и увидел сквозь Адскую Мглу
Темя молочно-белой звезды, казнимой в жутком пылу.
"В былые дни на земле, - он сказал, - меня обольстила одна,
И, если ты её призовёшь, на всё ответит она".
"Учтём: не глуп по части прелюб, - но это мелкий пример!
Ведь ты же, брат, у Адовых Врат, а это - не Беркли-сквер;
Хоть свистнем с постели твою любовь - она не придёт небось!
За грех, совершённый двоими вдвоём, каждый ответит поврозь!"
А ветер, дующий меж миров, как нож его потрошил,
И Томлинсон рассказывать стал о том, как в жизни грешил:
"Однажды и взял и смерть осмеял, дважды - любовный искус,
Трижды я Господа Бога хулил, чтоб знали, каков я не трус".
Дьявол печёную душу извлёк, поплевал и оставил стыть:
"Пустая тщета на блажного шута топливо переводить!
Ни в пошлых шутках не вижу цены, ни в глупом фиглярстве твоём,
И незачем мне джентльменов будить, спящих у топки втроём!"
Участия Томлинсон не нашёл, встречь воззрившись и вспять,
От Адовых Врат ползла пустота опять в него и опять.
"Я же слыхал, - сказал Томлинсон. - Про это ж была молва!
Я же в бельгийской книжке читал французского лорда слова!"
"Слыхал, читал, узнал, - ну и ну! - мастер ты бредни молоть!
Сам ты гордыне своей угождал? Тешил греховную плоть?"
И Томлинсон решётку затряс, вопя: "Пусти меня в Ад!
С женою ближнего своего я плотски был близковат!"
Дьявол слегка ухмыльнулся и сгрёб уголья в жаркий суслон:
"И это ты вычитал, а, Томлинсон?" - "И это!" - сказал Томлинсон.
Нечистый дунул на ногти, и вмиг отряд бесенят возник,
И он им сказал: "К нам тут нахал мужеска пола проник!
Просеять его между звёздных сит! Отсеять малейший прок!
Адамов род к упадку идёт, коль этаким вверил порок!"
Эмпузина рать, не смея взирать в огонь из-за голизны
И плачась, что грех им не дал утех, - по младости, мол не грешны! -
По углям помчалась за сирой душой, копаясь в ней без конца;
Так дети шарят в вороньем гнезде или в ларце отца.
И вот, клочки назад притащив, как дети, натешившись впрок,
Они доложили: "В нём нету души, какою снабдил его Бог!
Мы выбили бред брошюр, и газет, и книг, и вздорный сквозняк,
И уйму краденых душ, но его души не найдём никак!
Мы катали его, мы мотали его, мы пытали его огнём,
И, если как надо был сделан досмотр, душа не находится в нём!"
Нечистый голову свесил на грудь и басовито изрёк:
"Я слишком с Адамовой плотью в родстве, чтоб этого гнать за порог.
Здесь Адская Пасть, и ниже не пасть, но если б таких я впускал,
Мне б рассмеялся за это в лицо кичливый мой персонал;
Мол, стало не пекло у нас, а бордель, мол, я не хозяин, а мот!
Ну, стану ль своих джентльменов я злить, ежели гость - идиот?"
И Дьявол на душу в клочках поглядел, ползущую в самый пыл,
И вспомнил о Милосердье Святом, хоть фирмы честь не забыл.
"И уголь получишь ты от меня, и сковородку найдёшь,
Коль сам душекрадцем ты выдумал стать", - и сказал Томлинсон: "А кто ж?"
Враг Человеческий сплюнул слегка - забот в его сердце несть:
"У всякой блохи поболе грехи, но что-то, видать, в тебе есть!
И я бы тебя бы за это впустил, будь я хозяин один,
Но свой закон Гордыне вменён, и я ей не господин.
Мне лучше не лезть, где Мудрость и Честь, согласно проклятью, сидят!
Тебя же вдвоём замучат живьём Блудница сия и Прелат.
Не дух ты, не гном ты, не книга, не зверь, - держал он далее речь, -
Ты вновь обрети человечье лицо, греховное тело сиречь.
Я слишком с Адамовой плотью в родстве, шутить мне с тобою не след.
Ступай, хоть какой заработай грешок! Ты - человек или нет!
Спеши! В катафалк вороных запрягли. Вот-вот они с места возьмут.
Ты - скверне открыт, пока не зарыт. Чего же ты мешкаешь тут?
Даны зеницы тебе и уста, изволь же их отверзать!
Неси мой глагол Человечьим Сынам, пока не усопнешь опять:
За грех, совершённый двоими вдвоём поврозь подобьют итог!
И... да поможет тебе, Томлинсон, твой книжный заёмный Бог!"
И за волосы его схватил посланец надмирных сфер.
Схватил его за волосы Дух и черт-те куда повлёк, -
И Млечный Путь гудел по пути, как вздутый дождём поток.
читать дальшеИ Млечный Путь отгудел вдали - умолкла звёздная марь,
И вот у Врат очутились они, где сторожем Пётр-ключарь.
"Предстань, предстань и нам, Томлинсон, чётко и ясно ответь,
Какое добро ты успел совершить, пока не пришлось помереть;
Какое добро успел совершить в юдоли скорби и зла!"
И стала вмиг Томлинсона душа, что кость под дождями, бела.
"Оставлен мною друг на земле - наставник и духовник,
Сюда явись он, - сказал Томлинсон, - изложит всё напрямик".
"Отметим: ближний тебя возлюбил, - но это мелкий пример!
Ведь ты же, брат, у Небесных Врат, а это - не Беркли-сквер;
Хоть будет поднят с постели твой друг, хоть скажет он за тебя, -
У нас - не двое за одного, а каждый сам за себя".
Горе и долу зрел Томлинсон и не узрел ни черта -
Нагие звёзды глумились над ним, а в нём - была пустота.
И ветер, дующий меж миров, взвизгнул, как нож на ребре.
И стал отчёт давать Томлинсон в содеянном им добре:
"Про это - я читал, - он сказал, - это - слыхал стороной,
Про это думал, что думал другой о русской персоне одной".
Безгрешные души толклись позади, как голуби у летка,
А Пётр-ключарь ключами бренчал, и злость брала старика.
"Думал, читал, слыхал, - он сказал, - это всё про других!
Во имя бывшей плоти своей реки о путях своих!"
Вспять и встречь взглянул Томлинсон и не узрел ни черта;
Был Мрак сплошной за его спиной, а впереди - Врата.
"Это я знал, это - считал, про это - где-то слыхал,
Что кто-то читал, что кто-то писал про шведа, который пахал".
"Знал, считал, слыхал, - ну и ну! - и сразу лезть во Врата!
К чему небесам внимать словесам - меж звёзд и так теснота!
За добродетели духовника, ближнего или родни
Не обретёт Господних щедрот пленник земной суетни.
Отыди, отыди ко Князю Лжи, твой жребий не завершён!
И... да будет вера твоей Беркли-сквер с тобою там, Томлинсон!"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Волок его за волосы Дух, стремительно падая вниз,
И возле Пекла поверглись они, Созвездья Строптивости близ,
Где звёзды красны от гордыни и зла, или белы от невзгод,
Или черным-черны от греха, какой и пламя неймёт.
И длят они путь свой или не длят - на них проклятье пустынь;
Их ни одна не помянет душа - гори они или стынь.
А ветер, дующий меж миров, так выстудил душу его,
Что адских пламён искал Томлинсон, как очага своего.
Но у решётки Адовых Врат, где гиблых душ не сочтёшь,
Дьявол пресёк Томлинсонову прыть, мол, не ломись - не пройдёшь!
"Низко ж ты ценишь мой уголёк, - сказал Поверженный Князь, -
Ежели в ад вознамерился влезть, меня о том не спросясь!
Я слишком с Адамовой плотью в родстве, мной небрегать не резон,
Я с Богом скандалю из-за него со дня, как создан был он.
Садись, садись на изгарь и мне чётко и ясно ответь,
Какое зло успел совершить, пока не пришлось помереть".
И Томлинсон поглядел горе и увидел в Адской Дыре
Чрево кроваво-красной звезды, казнимой в жуткой жаре.
И долу Томлинсон поглядел и увидел сквозь Адскую Мглу
Темя молочно-белой звезды, казнимой в жутком пылу.
"В былые дни на земле, - он сказал, - меня обольстила одна,
И, если ты её призовёшь, на всё ответит она".
"Учтём: не глуп по части прелюб, - но это мелкий пример!
Ведь ты же, брат, у Адовых Врат, а это - не Беркли-сквер;
Хоть свистнем с постели твою любовь - она не придёт небось!
За грех, совершённый двоими вдвоём, каждый ответит поврозь!"
А ветер, дующий меж миров, как нож его потрошил,
И Томлинсон рассказывать стал о том, как в жизни грешил:
"Однажды и взял и смерть осмеял, дважды - любовный искус,
Трижды я Господа Бога хулил, чтоб знали, каков я не трус".
Дьявол печёную душу извлёк, поплевал и оставил стыть:
"Пустая тщета на блажного шута топливо переводить!
Ни в пошлых шутках не вижу цены, ни в глупом фиглярстве твоём,
И незачем мне джентльменов будить, спящих у топки втроём!"
Участия Томлинсон не нашёл, встречь воззрившись и вспять,
От Адовых Врат ползла пустота опять в него и опять.
"Я же слыхал, - сказал Томлинсон. - Про это ж была молва!
Я же в бельгийской книжке читал французского лорда слова!"
"Слыхал, читал, узнал, - ну и ну! - мастер ты бредни молоть!
Сам ты гордыне своей угождал? Тешил греховную плоть?"
И Томлинсон решётку затряс, вопя: "Пусти меня в Ад!
С женою ближнего своего я плотски был близковат!"
Дьявол слегка ухмыльнулся и сгрёб уголья в жаркий суслон:
"И это ты вычитал, а, Томлинсон?" - "И это!" - сказал Томлинсон.
Нечистый дунул на ногти, и вмиг отряд бесенят возник,
И он им сказал: "К нам тут нахал мужеска пола проник!
Просеять его между звёздных сит! Отсеять малейший прок!
Адамов род к упадку идёт, коль этаким вверил порок!"
Эмпузина рать, не смея взирать в огонь из-за голизны
И плачась, что грех им не дал утех, - по младости, мол не грешны! -
По углям помчалась за сирой душой, копаясь в ней без конца;
Так дети шарят в вороньем гнезде или в ларце отца.
И вот, клочки назад притащив, как дети, натешившись впрок,
Они доложили: "В нём нету души, какою снабдил его Бог!
Мы выбили бред брошюр, и газет, и книг, и вздорный сквозняк,
И уйму краденых душ, но его души не найдём никак!
Мы катали его, мы мотали его, мы пытали его огнём,
И, если как надо был сделан досмотр, душа не находится в нём!"
Нечистый голову свесил на грудь и басовито изрёк:
"Я слишком с Адамовой плотью в родстве, чтоб этого гнать за порог.
Здесь Адская Пасть, и ниже не пасть, но если б таких я впускал,
Мне б рассмеялся за это в лицо кичливый мой персонал;
Мол, стало не пекло у нас, а бордель, мол, я не хозяин, а мот!
Ну, стану ль своих джентльменов я злить, ежели гость - идиот?"
И Дьявол на душу в клочках поглядел, ползущую в самый пыл,
И вспомнил о Милосердье Святом, хоть фирмы честь не забыл.
"И уголь получишь ты от меня, и сковородку найдёшь,
Коль сам душекрадцем ты выдумал стать", - и сказал Томлинсон: "А кто ж?"
Враг Человеческий сплюнул слегка - забот в его сердце несть:
"У всякой блохи поболе грехи, но что-то, видать, в тебе есть!
И я бы тебя бы за это впустил, будь я хозяин один,
Но свой закон Гордыне вменён, и я ей не господин.
Мне лучше не лезть, где Мудрость и Честь, согласно проклятью, сидят!
Тебя же вдвоём замучат живьём Блудница сия и Прелат.
Не дух ты, не гном ты, не книга, не зверь, - держал он далее речь, -
Ты вновь обрети человечье лицо, греховное тело сиречь.
Я слишком с Адамовой плотью в родстве, шутить мне с тобою не след.
Ступай, хоть какой заработай грешок! Ты - человек или нет!
Спеши! В катафалк вороных запрягли. Вот-вот они с места возьмут.
Ты - скверне открыт, пока не зарыт. Чего же ты мешкаешь тут?
Даны зеницы тебе и уста, изволь же их отверзать!
Неси мой глагол Человечьим Сынам, пока не усопнешь опять:
За грех, совершённый двоими вдвоём поврозь подобьют итог!
И... да поможет тебе, Томлинсон, твой книжный заёмный Бог!"
Р. Киплинг